Ги сидел в лодке, переправлявшей его на другую сторону реки. Напротив него сидел лодочник, вытаращивший глаза то ли от натуги (ему ведь приходилось грести), то ли от какого-то внезапного удивления. Во всяком случае, разговор не шел. За лодкой, бешено гребя копытами и вытаращив глаза на лодочника в ответ, плыл жеребец странного склада и на редкость непрезентабельной масти. Его мышиного цвета коротенькая гривка топорщилась во все стороны, как промокшее воробьиное оперение. Конь страдал.
А вот, наконец, и берег. Лодочник привязал лодку к причалу и легко запрыгнул на доски шагом человека, проделывающего подобные движения по сто раз на дню. Ги, немного балансируя, проделал то же самое. Почуяв ступнями твердую опору, он сразу же потянулся и расправил затекшие ноги. В это время жеребец, ступивший ногами на твердое дно и немного успокоившийся, стал потягивать на себя лодку, к которой был накрепко привязан уздой на три морских узла, выясняя, по силам ли ему вытащить это деревянное нечто вслед за собой на берег. Опомнившись, Ги перегнулся через край мостков и взялся за хитрое сплетение, сооруженное лодочником. Узлы были сложные и весьма крепко затянутые (помимо моряка их затянул еще и молодой конь, всеми ногами упирающийся и никак не желающий тащиться в воду). Ги уже начал беспокоиться, не придется ли оставить коня навечно привязанным к плоскодонке, катать по речным просторам местное население, но тут подоспел лодочник и разрешил все беспокойства долговязой парочки.
Ги шел по дороге, ведущей прочь от пристани. Со стариком-матросом они простились быстро, кивнув друг другу, ведь деньги были заплачены еще до начала переправы. Ги твердым шагом ступал по пыли дороги, а за ним плелся конь, понуро свесив голову и еле шевеля своими почти полутораметровыми оглоблями. Глаза животного выражали ужасную тоску теленка, ведомого на убой, и при этом еще и смертельную усталость пахаря, закреплявшего в одиночку стога на поле в преддверии бури. Все, кто видел сейчас эту парочку, были совершенно уверены, что человек тащит коня в соседнюю деревню, чтобы продать дохляка на мыло, и животное об этом знает. Были такие, кто жалел коня, но большинство жалело хозяина, который практически нес на себе клячу (конь капризно тянул поводья, отчего Ги пришлось взяться за них обеими руками и слегка наклониться вперед, чтобы легче было тащить), которую вряд ли сумеет продать дороже, чем за один серебряный. Все провожали их сочувственными взглядами.
Тем не менее Ги держал твердость духа. На лице он сохранял спокойствие и уверенность, во взгляде – прямоту, в спине – осанку. И изо всех сил сдерживался, чтобы в ответ на это сочувствие не успокоить людей и не объяснить, что на самом деле он странствующий рыцарь, а это - его боевой конь. Просто конь очень устал.
Сегодня, проснувшись и собравшись к десяти часам до полудня, Ги взял в руки поводья коня, и они браво, с поднятыми головами отправились к переправе (конь отлично понимал, что принадлежит рыцарю, и старался держаться подобающе своему предназначению. Старался ровно до тех пор, пока ему не надоедало стараться). Ги, зная своего изабеллового скакуна наизусть, сразу отказался от мысли сесть в седло, берегя силы и нервы боевого друга и поступаясь немного своей рыцарской гордостью в надежде, что конь оценит его жертву и вскоре отблагодарит.
Подойдя к переправе, Ги увидел то, чего с ужасом ожидал последние сутки – маленькие хлюпенькие лодочки, которые с натугой могли вместить в себя двоих людей. О коне и речи не шло. Разнообразный выбор заключался только лишь в цвете – были коричнево-зеленые лодочки, красно-зеленые, сине-зеленые, розово-зеленые, бело-зеленые, желто-зеленые и одна единственная, неожиданного цвета – зеленая. Ги, как любитель всего оригинального и необычного, направился именно к ней, опасливо поглядывая краем глаза на коня, который, чуя неладное, приуныл.
Разговор с хозяином необычной расцветки лодочки был чрезвычайно коротким – не было произнесено ни единого слова. Ги вручил старику три серебряных монеты, после чего глаза лодочника и приобрели необычайную вылупленность (только что Ги установил личный рекорд старика – максимальная цена за переправу в последний раз была побита неким купцом, переправлявшимся с дамой своего сердца. Он тогда шиканул – решив удивить красавицу, сыпанул в ладонь матроса семь медных монет. Это была семикратная переплата). Конь сразу оказался привязан к заднему причальному кольцу тремя самыми вычурными узлами, а Ги усажен на пассажирское место. Но именно в тот момент, когда мастер весел сделал первый пробный гребок, изабелловый скакун наконец проявил свою богатырскую мощь – сознание того, что сейчас его потянут в воду, породило в нем небывалый доселе импульс. Издав крик, издалека показавшийся бы последней лебединой песней, конь уперся копытами в зыбкий песок и что было силы дернул повод вверх. На какое-то мгновение задняя часть лодки оказалась под ощутимым градусом поднятой над уровнем воды. Но лодочник, одухотворенный только что случившейся удачей, не собирался ее отпускать по какой-то прихоти скотины. Он что есть мочи заработал веслами, и в считанные секунды вытащил розового от природы и натуги коня на глубину, где тому волей-неволей пришлось подчиниться инстинкту и загрести. Ги, с диким ужасом внутри и непоколебимым спокойствием снаружи, молча наблюдал эту битву желаний и темпераментов. Левой рукой он держался за трухлявый борт суденышка, а сухими длинными паучьими пальцами правой сжимал повод скакуна чуть ниже узлов – на всякий случай. Высокие колени, согнутые под острым углом, почти касались полей широкой шляпы. Это было совсем неудобное положение, но если бы Ги хоть сколько-нибудь вытянул ноги, то он бы просто уперся ими в плечи гребца. А этот вариант был никак не приемлем для благородного рыцаря. Поэтому приходильсь сидеть скрючившись.
И вот Ги тащит умивающее всем своим видом животное вверх по пыльной рыбацкой дороге по направлению, ведущему к деревне, называемой весьма подходяще для сложившейся ситуации – Деревне Странников.
В какой-то момент благородный сэр понял, что дальше тащить на себе тушу друга неприемлемо, так как они уже достаточно далеко отошли от причала, а в деревню надо войти со щитом, так что стоило дать изможденному созданию время на восстановление своих моральных и физических сил. Поэтому вскоре они свернули с дороги на обочину и проследовали к раскидистому дереву, бросающему свою тень на мягкое поле, поросшее клевером и осокой. Да, странники явно не любили заниматься сельским хозяйством, потому такое прекрасное поле было оставлено в первозданной красоте и не засеянным какими злаковыми культурами.
Ги опустился у ствола лиственного дерева, возможно являющегося дубом (Ги никогда не изучал ботанику, поэтому такая вещь, как наименование дерева, под которое он сел, абсолютно не интересовала странствующего борца за благое дело), прислонился спиной к шершавости ствола, поправил шляпу на макушке, чтобы она не сильно помялась за время отдыха, вытянул на всю ноги и сомкнул руки на груди. Конь Ги прошествовал сюда же, упал наземь неподалеку, раскинул копыта и, кажется, попытался пустить пену изо рта. Это у него не вышло, но зато он внезапно ощутил запах клевера прямо под своим носом. Жеребчик принялся жевать траву, не меняя своего положения, блуждая головой по всему расстоянию поля, до которого мог дотянуться. Вскоре пространство вокруг головы опустело, и конь Ги, забыв обо всех своих горестях, резво поднялся и принялся интенсивно уничтожать свежие молодые побеги.
Солнце стояло как раз в полуденном положении.

Главная улица -->